— Я верю тебе, — стоило Учиха Итачи следующим утром открыть дверь, как раздалось из изолятора.
— Правда? — молодой врач счастливо улыбнулся. Он ещё не пересёк той грани, за которой больные становятся просто работой.
— Что я должна сделать, чтобы выздороветь? — спросила розоволосая пациентка.
— Расскажи мне все, — врач пересёк комнату и присел на край её кровати. — Как думаешь, что держит тебя в том воображаемом мире? Есть ли какое-то незаконченное дело?
— Да. Нужно убить тебя и отомстить твоему брату, — ответила она, иронично усмехнувшись.
— Кажется, это будет интересной работой, — мужчина склонился к пациентке и приготовился к длинному рассказу.

Почти волшебством было снова очнуться в грязном подвале Учиха Итачи. Не того, что носил белый халат и каждое утро ровно к девяти спешил на работу, а того, что был шиноби-отступником, бывшим членом Акацки и главной занозой в заднице Учиха Саске. Лёгкий гипноз, производителем которого был лечащий врач Харуно Сакуры, снова отправил её в этот мир войн и жестокости. «Кстати, о жестокости», — подумала Сакура, потирая разбитую губу. Неделя в чутких руках Итачи выдалась не из лёгких. Допросы, побои, неожиданные приступы доброты… Парень определённо был чокнутым, казалось, действия его не носили никакого смысла: то он нежен и заботлив, то — хороший и учтивый собеседник, а потом — злобный коварный мучитель. Давно стало ясно, что Сакура не владеет никакой секретной информацией, что её нельзя использовать в своих целях. В какие-то моменты девушке казалось, что мужчина бросает на неё заинтересованные взгляды, но либо как женщина Сакура его не интересовала, либо у Учиха Итачи в венах вместо крови тёк ледокаин. Нравился ли он ей? Если даже закрыть глаза на его странное поведение и ту боль, что он регулярно ей причинял, все, что нравилось в нем Харуно — стройный силуэт и тёмный взгляд, которые так напоминали ей… напоминали ей Саске.
Может, Итачи взял её в заложники и ждёт, когда его младший брат придёт её вызволять? Что ж, если это так, то один из сильнейших шиноби просчитался. «Саске никогда не придёт за мной, ему плевать», — девушка закусила до боли разбитую нижнюю губу. В голову пришла неожиданная мысль. Ведь этот мир создан её воображением. Почему же Учиха Итачи в нем — зло? И зло ли он? «Может ли быть абсолютным злом тот, кто создан на основе самого чуткого и раздражающе доброго человека, который когда-либо мне встречался?» Дверь подвала распахнулась: Итачи вошёл, словно почувствовав, что пришло время отвечать на вопросы.
— Долго же ты была в отключке, — произнёс он. — Я уж было забеспокоился.
Сакура улыбнулась, затем скривилась от противной боли в губе:
— Кто бы мог подумать, что ты волнуешься о ком-то, кроме себя?
Итачи напрягся. Было что-то такое в её взгляде, чего не было ещё вчера — какое-то тёмное знание, какая-то тихая подозрительность.
— Ты ведь волнуешься о других, не так ли? О ком ты иногда кричишь по ночам? — последний вопрос был попыткой ткнуть пальцем в небо, и, похоже, во что-то палец все же попал! — Ты волнуешься о Саске?
— Что за бред? — спросил Итачи сквозь стиснутые зубы. Длинные пальцы мужчины сжались в кулаки.
Сакура засмеялась абсолютно безумным смехом, ибо следующая мысль, пришедшая ей в голову, могла родиться только у безумца:
— Ты так заботишься о нем, что решил меня проверить? Испытать, достойна ли я твоего брата? Вот почему все проведённое в этом подвале, — Харуно обвела рукой узкое полутёмное помещение, — время я чувствовала себя словно на экзамене, только не могла понять, что именно я сдаю! Ты такой плохой актёр, Итачи! Я вижу ответ — он словно чернилами написан на твоём лице!
Учиха размахнулся и залепил девушке хлёсткую пощёчину.
— Заткнись! Ты не знаешь! Ты ничего не знаешь! — он отвернулся.
Показалось ли девушке, что за секунду до этого на щеке мужчины засверкала одинокая слеза? Скорее всего.
— Почему же ты не был с ним рядом, если так сильно о нем переживаешь? — Сакура больше не смеялась. Что смешного в том, что двое взрослых людей пустили жизнь под откос из-за какой-то глупой гордости.
— Потому что он ненавидит меня. И заешь что, — словно ураган с нечеловеческой скоростью Учиха приблизился к девушке, — я б с радостью умер в его руках, от его руки, да какая разница! Я ненавижу эту чёртову жизнь сироты, одиночки, преступника, скитальца, — казалось, вся усталость мира отражалась сейчас на его лице, — но это — роскошь, которой я не мог себе позволить до сегодняшнего дня! Смерть Мадары для меня означала, что Саске больше ничто не угрожает!
— Трудно жаловаться на то, что ты сирота, если сам убил своих родителей, не так ли, Итачи? — и откуда только это внезапное чувство жалости к шиноби-отступнику, желание утешить, сказать, что темнота под кроватью — это только темнота, и в ней не прячутся злобные монстры, которые так терзают душу.
— Я не убивал их!!! — казалось, крик сотряс стены, разрушил кирпичную кладку, и потолок сейчас обвалится на их головы. Но этого не произошло. Внезапно наступила гробовая тишина.
— Что ты только что сказал? — медленно спросила Сакура.
— Я не убивал их, — мужчина улыбнулся, — но ты ведь не поверишь? Учиха Итачи — убийца собственного клана, предатель своей деревни, разве не этим пугают маленьких детей в Конохе?
— Так заставь меня поверить! — забыв об осторожности и страхе перед этим высоким пугающим мужчиной, она приподняла его подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.

Сегодня ночью я видел странный сон. Я был в пустыне. Дневной зной уже спал, но его остатки все ещё витали в сухом тяжёлом воздухе. Небо было чёрным — глубокий бархатный цвет, символизирующий абсолютную пустоту. Ни одной звезды не было видно, лишь одиноко светила страшная щербатая кроваво-красная луна. Везде, куда бы я ни бросил свой взгляд, были только белый песок и человеческие останки — старые отшлифованные ветрами и песком белые кости давным-давно умерших людей. Но посреди этой пугающей безлюдности возвышался небольшой холм — оазис плодородия и благоденствия. Я направился к нему, пытаясь разглядеть получше. Зелёная сочная трава, несколько невысоких деревьев, меж которых бил нежно журчащий источник. Жёлтая канарейка, сидевшая на одной из ветвей, разрушала плотное полотно пугающей тишины своей живой трелью. Какой-то загадочный голубоватый свет исходил от источника — умиротворяющее притягательное сияние. И я почувствовал жажду, во что бы то ни стало, напиться из него.
Учиха Шисуи, мой дальний родственник и лучший друг, стоял у подножья холма. У него были чёрные волосы Учиха и такие же, как у меня, ониксовые глаза. Обычно весёлое и жизнерадостное лицо было напряжено, меж бровей залегла глубокая складка. Я сделал несколько шагов по направлению к ручью, но Шисуи загородил мне дорогу. Я шагнул в сторону, а он, словно зеркальное отражение, в точности повторил моё движение. Я попытался снова, и он снова встал на моем пути. Гнев тёплой тягучей волной поднялся откуда-то из глубин моего живота, ускоряя сердечный ритм, заставляя сжимать пальцы в кулаки. Я толкнул его в грудь, вынуждая потерять равновесие и отступить. Он толкнул меня в ответ. А вдалеке все так же призывно маня своим голубым светом, журчал ручей. Неужели не ясно, что я не могу больше ждать? Нетерпение заставило меня размахнуться и нанести удар в лицо своего лучшего друга. В обычной жизни он не был достаточно быстрым, чтобы так же ударить меня, но в этой странной реальности ему это удалось. Я удивлённо смотрел на маленькую каплю крови, скользящую из его разбитой губы по широкому мужественному подбородку. Я поднёс к лицу ладонь — на пальцах остался темно бардовый отпечаток. Я опустил руку вдоль тела, внезапно чувствуя, как потяжелел карман моих старых светло-серых тренировочных штанов. Мозолистые от длительных тяжелых тренировок пальцы нащупали холодное острое лезвие куная.
«Убей», — прошептал голос внутри меня. Сердце бешено стучало, журчание ручья теперь не было приятным, оно было раздражающим, словно подгоняющим решать быстрее, вокруг стало темнее, как когда родители выключают в спальне сначала верхний свет, давая тебе возможность немного привыкнуть к сумраку, а позже тушат ночник над твоей кроватью. И я решил. К тому моменту, как мои глаза заполнила абсолютная слепящая темнота, мой подбородок был влажным от воды источника, а руки – от крови дальнего родственника и лучшего друга — Учиха Шисуи.

Только проснулся я не в своей постели. Вокруг уже не было песка и костей, не было холма с сочной зелёной травой и источника, манящего испить из него. Я был на лесной поляне у озера, куда частенько приходил тренироваться со своим другом Шисуи. И хотя обстановка изменилась, опустив глаза, я увидел кровь на своих старых тренировочных штанах, на ладонях. А рядом в нелепой беззащитной позе лежало тело моего лучшего друга, пронзённое прямо в сердце моим кунаем. Взгляд мой внезапно скользнул по глади озера. Даже в темноте я отчётливо видел своё отражение — бледное лицо и широко распахнутые глаза, горящие зловещим красным светом нового, доселе невиданного мною шарингана. «Мангёккю», — услужливо подсказал голос. «Я принёс то, что ты хотел, на блюдечке. Теперь почти никто не сможет превзойти тебя. Улучшенный ген, развитый до возможного максимума!»
Какая-то тёмная часть меня ликовала, я чувствовал, как чакра течёт по венам ускоренным потоком, как становится лучше ночное виденье. Что же я смогу, когда как следует потренирую новые способности? Но другая часть меня, та, что смеялась над шутками друзей, любила до одури младшего брата Саске, была в шоке. Под бледным светом щербатой кроваво-красной луны особенно ярко бросалась в глаза кровь, вытекающая из тела Шисуи. Я плакал, вытирал слезы, пытался успокоиться и плакал снова. Наконец, когда слезы кончились, приняв невозмутимое выражение лица, которому так долго учили АНБУ, я, как ни в чем не бывало, отправился домой.
Его глаза преследовали меня ночами – такие добрые, такие преданные, совсем не похожие на мои собственные, такие холодные и отстраненные. Мне хотелось бежать, молить о прощении, но одержимый призраками прошлого, куда бы я ни пошел, был бы все равно преследуем и настигнут ими. И я оставался дома, спал в своей теплой постели, ходил на службу, может, стал немного более замкнутым, а так внешне почти не изменился. Пока не пришли они.
Меня подозревали. Не знаю, каким образом, но другим людям моего клана стало известно, что я убийца. Пусть и без доказательств, а все же у них хватило наглости и смелости обвинить меня. Я стойко выслушал все обвинения, пригрозив в ответ оставить меня в покое, и обернулся. На крыльце стоял мой младший брат Саске. Что будет, если все узнают, что я убийца? Когда узнают! Когда — не если! Саске всегда смотрел на меня как на героя, верил в меня, хвастался моими достижениями перед друзьями. Этот малыш был почти единственным, что согревало моё сердце. Я любил его так сильно, что становилось тесно в груди. Я хотел навсегда остаться его любимым старшим братом, его героем, но понял, что никогда не вынесу его осуждающего взгляда, собрал свои вещи и навсегда покинул Коноху.

— И ты просто ушёл? — видно, Учиха старший был отличным рассказчиком — его история вызвала бурю эмоций у собеседницы.
— Я был молод и напуган. Что ещё мне оставалось делать? — он смотрел сейчас такими грустными глазами, и во взгляде отражалась вся боль, чувство вины и ненависть к самому себе, что были в его душе. — А потом в моем обличии Мадара убил весь наш клан, и мне не стало пути назад.
— Как ты мог допустить? Словно подражая старшему брату, Саске стал таким социопатом, безразличным ко всему, кроме мести, хладнокровным убийцей, не знающим ни жалости, ни пощады, ни любви, ни привязанностей. Забавно, если учесть, что ты на самом деле оказался совсем иным. Если бы ты только рассказал ему правду! — Сакура почувствовала, как горячие слезы обиды потекли по её щекам.
— Но он и так знает правду! — на глазах Итачи тоже выступили слезы, он шире распахнул веки, не давая им пролиться. — Я убил их. Я был единственным, кто мог спасти всех, но трусливо убежал, оставив их на растерзание чудовищу! — его пальцы лихорадочно тряслись.
— Ты не мог знать, — все ещё испытывая лёгкий страх и недоверие к стоящему рядом мужчине, произнесла Харуно.
Осторожно подняв хрупкую белую руку к его лицу, она стёрла несколько слезинок, выскользнувших из уголков его ониксовых глаз.
— Саске должен был стать сильным, — тяжело вздохнув, продолжил Итачи. — Я с гордостью наблюдал за тем, как он учился, как победил Орочимару. А потом его нашёл Мадара, решил использовать для своих целей. Я бы не смог убить его, потому и не пытался, ведь кто бы тогда присмотрел за моим маленьким глупым братишкой? Смешно то, что было все эти годы не под силу мне, смогла осуществить маленькая куноичи с посредственными способностями. Тут, наверное, сыграл свою роль фактор неожиданности.
Опустив глаза к полу, мужчина скользнул рукой в правый карман чёрных просторных тренировочных брюк и выудил оттуда небольшой кусочек металла, блеснувший в полумраке подвала. Словно подтверждая, что Сакура, наконец, сдала свой экзамен, старший Учиха протянул ей ключ от темницы. Харуно сжала его длинные сильные пальцы, словно желая поддержать, забрать кусочек его боли, частичку его страданий. Он протянул пальцы свободной руки, осторожно стирая следы грязи и слез с её лица, пригладил торчащие в разные стороны розовые волосы. Он уже и не помнил, когда последний раз кого-то вот так касался.
Дверь слетела с петель и упала на пол.
— Я, кажется, не вовремя? — раздалось из раскуроченного дверного проёма.

Доктор Учиха Итачи всегда был любителем фантастики. Очередная книга в руках, используемая как вечернее развлечение и неплохая прелюдия ко сну, тёплый свет ночника, мягкая фланелевая пижама — все для удобства, но почему же сегодня ему никак не уснуть? Мысли все вертелись вокруг розоволосой пациентки, находящейся уже второй день без сознания. Это ведь была его идея, не так ли? Отправить её назад, в мир фантазий? Словно радушно угостить наркомана новой дозой! А если не сработает? Какой-то противный густой комок в районе желудка стоял, не давая нормально дышать. Такая красивая, такая молодая — она просто обязана была выздороветь, а уж он со своей стороны приложит максимум усилий!
Пытаясь немного успокоиться, Учиха глотнул воды из стакана, стоящего на прикроватной тумбочке. Поправив тонкую оправу очков на переносице, молодой врач снова погрузился в чтение. На страницах его потрёпанной книги рассказывалось о девушке, умеющей перемещаться между мирами, неприкаянной, так и не нашедшей места ни в одном из них... и в итоге, потерявшейся где-то между реальностями.

Опустив глаза к полу, мужчина скользнул рукой в правый карман чёрных просторных тренировочных брюк и выудил оттуда небольшой кусочек металла, блеснувший в полумраке подвала. Словно подтверждая, что Сакура, наконец, сдала свой экзамен, старший Учиха протянул ей ключ от темницы. Харуно сжала длинные сильные пальцы, желая поддержать, забрать кусочек его боли, частичку его страданий. Он протянул пальцы свободной руки, осторожно стирая следы грязи и слез с её лица, пригладил торчащие в разные стороны розовые волосы. Итачи уже и не помнил, когда последний раз кого-то вот так касался.
Дверь слетела с петель и упала на пол.
— Я, кажется, не вовремя? — раздалось из раскуроченного дверного проёма.
— С-саске? — испуганно прошептала Харуно, отпуская ладонь Итачи.
— Собственной персоной, — мужчина отвесил присутствующим ироничный поклон.
Сакура поёжилась, словно возникшее в комнате напряжение электрическим током пробежало по её нервным окончаниям. Устремив на девушку свои полные презрения угольно-черные глаза, он тихо прошипел:
— Убирайся!
— Саске, я не думаю…
— Я сказал, убирайся! — прокричал он.
Харуно грустно хмыкнула. На секунду ей показалось, что прекрасный принц прискакал спасти принцессу. Какая глупость! Она не более чем помеха, стоящая на его пути к осуществлению долгожданной мести.
Не обращая внимания на девушку, младший из братьев Учиха обернулся к старшему:
— Она — моя, понятно? Её место — подо мной или там, где я скажу! И нигде больше!
Сакура медленно сглотнула и отправилась к выходу из темницы. Остаток разговора, громким гулом мужских голосов разносившийся по пустынному подвальному помещению, не достиг её ушей. Ноги плохо слушались, мышцы слегка задеревенели от длительного заточения, в мыслях царила щемящая пустота, на душе скребли кошки. Поднявшись по ступенькам в комнату, служившую Учиха Итачи гостиной, Сакура безошибочно направилась в сторону выхода. Не обращая ни малейшего внимания на обстановку домика, девушка дошла до простой неокрашенной деревянной двери, распахнула её. Снаружи оказался лес такой частый, что трудно было представить, как здесь вообще можно было соорудить жилище. Между стволов проглядывало недружелюбное грязно-серое небо с тонкими розовыми полосами отгоревшего заката. Темно-зеленые колючие ветви старых полуголых елей царапали нежную кожу плеч идущей, не разбирая дороги, путницы. Безвольно опустив голову вниз, она брела без всякого ориентира, все равно куда, лишь бы подальше от этого места. Где-то далеко раздавались мужские крики и звуки ломающихся досок, но ей было все равно.
— Как я могла придумать его таким? — тихо спросила саму себя бывшая пленница. Робкая одинокая слеза прочертила путь на нежном шёлке девичьей щеки. Небрежно смахнув её тыльной стороной ладони, девушка продолжила свои грустные размышления:
— Я точно больная на голову! Мазохистка, шизофреничка! Ненавижу себя, ненавижу его, ненавижу все это! — Сакура с размаху треснула кулаком по стволу ближайшего дерева, сломав его пополам. И, глядя, как на землю недалеко от неё падает огромный ствол, поняла, что не хочет смерти Саске, не может дать умереть Итачи. Что этот мир для неё столь же реален, как и тот другой — настоящий. Быстро, насколько позволяла усталость и боль в мышцах, девушка неслась обратно к месту её заточения.
Посреди руин старого дома на земле лежал Учиха Итачи. Его чёрная рубашка порвалась на груди, обнажая прекрасные мускулы и месиво кровавых ран. Тёмные волосы выбились из пучка и рассыпались по широким мужественным плечам, в прекрасных серьёзных глазах горел зловещий красный огонь шарингана, тонкая губа была разбита, все лицо представляло собой один сплошной синяк. Словно кусок сырого мяса рука младшего брата продолжала отбивать его. Никакой чакры, никаких особых навыков — только голые кулаки, кровоточащие и чёрные от приставшей земли и древесных опилок.
— Саске, остановись! — закричала Сакура. Подбежав к месту действия, она схватилась за занесённую для очередного удара руку младшего брата. Словно всепрощающий Иисус, Итачи молча сносил удар за ударом. Лишь изредка из уголков его прекрасных глаз скатывались скупые слезы, тут же теряясь в волосах у виска.
Саске выдернул руку из холодных девичьих ладоней и снова ударил старшего брата. Сквозь его сжатые зубы пронеслось: «Ненавижу!»
Сакура встала за спиной мужчины, изо всех сил обняв его, спрятав своё мокрое от слез лицо в выемке между шеей и плечом.
— Пожалуйста, не убивай его! — слезы текли, пропитывая ткань рубашки Учиха. — Он не виноват, он ни в чём не виноват! Слышишь?
— Он виноват! Я любил его! Я боготворил его, а он меня бросил, — последовал сильный удар под дых. — Он допустил, что я год прислуживал убийце собственных родителей! Ублюдок, — ещё один удар, на этот раз снова в лицо. В ответ на изумлённый вздох Сакуры Саске пояснил, — Я слышал всю его гребаную исповедь!
Младший Учиха остановился. Его руки обессиленно упали вдоль тела. Он стоял и смотрел в глаза того, кого считал своим заклятым врагом, кого ненавидел всем сердцем, хотел убить, нет, раздавить! Уничтожить! Но сейчас, глядя в полные тихой скорби и любви ониксовые озера брата, он чувствовал всю нелепость своего существования. Осторожно протянув пальцы правой руки, Саске коснулся разбитой щеки старшего брата, нежным движением стирая кровь, но тут же отдёрнул её, словно обжегшись. Слишком много всего смешалось сейчас в душе. И он уже не знал, чего хочет — убить Итачи или скользнуть в его такие надёжные и умиротворяющие объятья. Разжав обвившие его талию руки Сакуры, Саске поднялся с колен, взял её за запястье, оставляя старшего брата лежать на голой земле, уходя от всего этого беспорядка в душе.

***

Сев в удобное кожаное кресло, Учиха Итачи бросил на письменный стол пачку результатов анализов и устало потёр переносицу. Больницу грозился захлестнуть очередной скандал — в крови одной из пациенток обнаружили гормон ХГЧ. ХГЧ или хорионический гонадотропин человека, вырабатываемый клетками зародыша, указывал на беременность одной из больных. Она сдавала такой анализ до поступления на лечение, и ранее данного гормона не было обнаружено, то есть девушка, пролежавшая в бессознательном состоянии в общей совокупности несколько месяцев, забеременела в больнице, а так как отделение было исключительно для женщин, подозрение падало на кого-то из медперсонала, и на Итачи в частности. Тяжело вздохнув и взяв со стола телефонную трубку, Учиха набрал номер кабинета УЗИ, заказав его для Харуно Сакуры.
С помощью нескольких медбратьев кровать на колёсах вместе с бессознательной пациенткой доставили на необходимую процедуру. Молоденькая девушка, работающая в больнице совсем недавно, приветливо улыбнулась Итачи. Вспомнить её имя он не смог, но прочитал его на бейджике.
— Кана-сан, спасибо, что приняли нас вне очереди, вы же понимаете, ситуация чрезвычайная!
— Не стоит, Учиха-сан, — девушка, продолжая улыбаться, подняла белую ночную рубашку Сакуры, оголяя стройные длинные ноги, плоский животик с аккуратным маленьким пупком и простые белые хлопковые трусики. Отчего-то Итачи почувствовал себя неловко и отвернулся. Молодая доктор тем временем укрыла ноги и бедра больной простынкой, насколько это было возможно, и нанесла прозрачный прохладный гель на её живот, взяла в руку устройство для сканирования и включила экран.
Щелчок кнопки включения монитора вызвал волну страха в душе молодого врача. Разве не обещал он помощь и поддержку своей пациентке? Разве не он должен был за ней следить? Не уследил… Кровь резкими толчками разносилась по его телу, собственный пульс громко бился в ушах. Тудум, тудум, тудум. Серый экран, покрытый чёрными всполохами, показывал внутренние органы девушки. В комнате воцарилась тишина, никаких звуков, лишь биение пульса Итачи. Это не обрадовало молодого доктора, ведь он знал, что сердечко ребёнка не слышно на УЗИ в течение первых нескольких недель. Собравшись с духом, Учиха перевёл взгляд на монитор.
— Похоже, лаборанты что-то напутали, Итачи-сан, ваша пациентка не беременна! Я проведу осмотр и выпишу вам официальное подтверждение.
— Но, Кана-сан, мы сделали повторный анализ крови! Никакой ошибки быть не может! — Учиха нервно сжал руки за спиной.
— Значит, это ложная беременность, вы же видите, на УЗИ нет ни плода, ни околоплодного мешка — все чисто.

Итачи снова вернулся в свой кабинет. Что ж, он не подвёл Харуно, с ней было все в порядке, насколько это вообще возможно у человека, находящегося без сознания. Но странный анализ все никак не выходил у него из головы. Внезапно вспомнился рассказ Сакуры о её выдуманном мире. Девушка сообщила, что, узнав о своей беременности, убила ребёнка, чтобы избавиться от всяческих напоминаний о его отце. Лёгкая мигрень, начавшаяся несколько часов назад, теперь грозила перерасти в настоящий смерч головной боли. Потерев виски тонкими длинными пальцами, доктор продолжил размышлять. Что, если она действительно была беременна? Или есть, ведь гормон до сих пор в её крови? Лишь на секунду Итачи позволил себе поверить в её историю, но тут же отверг такие мысли. Говорят, что психиатры — самые чокнутые из всех врачей. Что ж, похоже, он скоро станет прямым доказательством этой утки. Но разве не ставил он недавно под сомнение диагноз девушки? Шизофрения — очень странная и ещё не до конца изученная болезнь с многообразием различных симптомов. Фантастический бред пациентки, её галлюцинации можно было считать одними из ярчайших и наиболее подходящих доказательств. Но отсутствовала какая-либо негативная симптоматика — ни апатии, ни упадка сил Итачи у девушки не наблюдал, скорей наоборот, она была полна энергии и решительности. Никаких расстройств мышления и восприятия за ней так же не наблюдалось. Так же частый признак болезни — раздвоение личности — в данном случае не присутствовал. Повинуясь внезапному порыву, доктор Учиха включил компьютер и запустил браузер. В поисковый запрос он вбил «Япония средневековье», затем «Япония начало 20 века» и принялся читать. Факты из жизни шиноби, или ниндзя — более популярное в нашей стране название, были рассказаны пациенткой с исторической точностью. Конечно, ничто не указывало на возможность с помощью чакры ломать стены или вызывать огонь, но кроме этих весьма фантастических деталей все остальное выглядело правдоподобно. Слишком правдоподобно для человека, бросившего школу, необразованного, не имеющего никаких хобби, кроме героина и экстази.
Учиха повернулся к окну, в его поле зрения попала начатая накануне ночью книга. Та самая, в которой главная героиня перемещалась по мирам. Что, если его пациентка такая же, как та женщина? Что, если она действительно перемещается между двумя реальностями? Итачи стащил резинку с длинных черных волос, дав им свободно упасть на плечи и спину. Пальцы проникли сквозь шелковистые пряди, массируя кожу головы – так доктор иногда избавлялся от головной боли. Тишину в кабинете нарушил длинный глубокий вдох – Итачи со страхом осознал, что действительно верит своей пациентке, что заставило его подумать о возможном наличии собственного психического недуга. Но разве не должен врач делать все необходимое для блага своих пациентов? Если да, то как он может указывать, какую жизнь Харуно выбрать? Но ведь он уже сделал это, он сказал, что тот, другой мир - выдуманный, и с ним нужно покончить, и лишь после этого вернуться в этот. Длинные когти угрызений совести медленно проскребли по душе мужчины, оставляя кровоточащие ссадины сомнений.

Саске держал Сакуру за руку, но не так, как это обычно делают влюблённые. Сжав свою сильную ладонь на запястье девушки, он грубо тащил её через лес, словно она была вредным надоедливым нашкодившим ребёнком. Странная апатия овладела Харуно с того момента, как ребята покинули место сражения, оставив раненого Итачи истекать кровью среди обломков его собственного дома. Сакура хотела бы ему помочь, но мрачный взгляд Саске заставил её отказаться от своей идеи. Возможно, когда младший Учиха остынет, переосмыслит все, что произошло, он найдёт в себе силы простить? Или придёт и закончит начатую битву, кто знает? Главным, что волновало девушку, было то, что оба брата остались живыми и относительно здоровыми, и для них ещё не поздно все исправить. Конечно, будут ли они что-то исправлять — это уже другой вопрос, ответ на который Харуно вряд ли узнает. Ведь первое дело она выполнила — освободилась от плена Итачи. Осталось лишь расставить все точки над «i» с Саске, но почему-то девушка уже не видела в этом смысла. «Её место — подо мной или там, где я скажу! И нигде больше!» — пронеслась в голове брошенная им недавно фраза. «Ну, вот они и точки, новенькие и свежерасставленые по всем необходимым местам — я только подстилка, ненужная игрушка маленького мальчика, брошенная в детской песочнице. Но как только эта игрушка приглянулась кому-то ещё, жадный ребёнок тут же поспешил забрать её назад», — подумала Сакура. Опустив голову пониже, позволяя растрёпанным розовым волосам упасть на бледное лицо, девушка продолжала безвольно идти туда, куда её вёл Учиха. После нескольких часов молчаливого шествия Харуно начала узнавать лес вокруг себя: огромные камни необычной формы, что оставило здесь давнее землетрясение, муравейник под большой сосной, милые жёлтые лютики, и была вовсе не удивлена, увидев на горизонте старую почти незаметную на фоне огромных сосен и елей избушку, в которой она провела самые лучшие и самые худшие дни своей жизни.
Когда путники добрались до пункта назначения, Саске вежливо пропустил Харуно внутрь, разжимая, наконец, хватку своих безжалостных пальцев.
— Думаю, нам обоим необходимо принять душ, — сказал он, оглядев свою спутницу. — Я, пожалуй, пропущу тебя вперёд! – отходя в сторону, Учиха посмотрел на свою ладонь, все еще хранящую тепло руки Харуно. Он не хотел отпускать ее, словно боясь, что она снова исчезнет.
Сакура молча открыла дверь ванной и, войдя, закрыла её за собой на шпингалет. Прислонившись к гладкой деревянной поверхности спиной, она медленно соскользнула вниз, села на пол, обхватив дрожащими руками колени. Горячие слезы обиды обожгли щеки, сорвали судорожный вздох с её губ. Переступая порог дома, Харуно слишком уж отчётливо вспомнила, как, стоя на этом самом пороге, умоляла Саске не уходить, не бросать её, кричала, что любит… Девушка погрузила пальцы в спутанную копну волос, чувствуя, как солёные волны отчаянья омывают её саднящую душу. Она медленно поднялась и подошла к зеркалу — на маленькой полочке, прикреплённой к нему, лежала разобранная бритва Саске, та самая, из которой Сакура когда-то вытащила лезвие, словно насмешка, что она так и не смогла прервать весь этот фарс, каким представлялась ей жизнь в этом мире. Интересно, стал бы Саске спать с ней, если б не это смазливое лицо, не эти зелёные глаза, печально смотрящие на девушку из зеркала? Вряд ли, ведь только это имело для него значение, только тело, только мясо, только вся эта чёртова плоть, но никогда — она сама. И сейчас как никогда омерзительными показались Сакуре её необычного розового оттенка волосы и глаза цвета прекрасной весенней листвы, нежный изгиб полных губ. От желания испортить всю эту «красоту» пальцы сжались в тугие кулаки, дыхание участилось. Осенённая внезапной идеей, Харуно наклонилась и стала искать что-то под ванной, что то, что видела, когда жила в этом доме. Вынула небольшую бутылку из тёмного стекла, на которой было написано «кислота» и медленно открутила пробку, наблюдая, как её отражение подносит горлышко к бледному заплаканному лицу. Не рассчитав, что все её действия через зеркало отражаются в другую сторону, девушка плеснула кислотой, но она попала не на лицо, а медленно потекла по державшей бутылку руке. Словно огонь лизнул обнажённую кожу, острая жгучая боль сорвала с губ истошный крик. Ладонь разжалась, и бутылка скользнула в раковину, разбиваясь и выплёскивая своё содержимое на куноичи. Хотя подсознательно Сакура хотела навредить себе, в последний момент ведомая древним инстинктом самосохранения, она выставила обе руки вперед, ту же получив сильнейший кислотный ожог, чувствуя, как медленно плавится ее кожа, истошно крича от боли.
За спиной раздался треск, выломав дверь, Саске ворвался в маленькую, ставшую внезапно ещё меньше ванную.
— Ты что наделала? — развернув Харуно к себе, закричал он в наполненное слезами и болью лицо.
— Я… — Сакура резко вздохнула, почувствовав, как от боли чернеет в глазах, — я не хотела! Я не знаю, что на меня нашло…. Мне больно, Саске! – слезы текли неконтролируемым потоком, дыхание вырывалось из груди короткими резкими вдохами.
— Все будет хорошо, — прошептал он уже более спокойным голосом, откручивая краны с водой в душе и вставая под него вместе с девушкой. Достав из кармана мокрых чёрных тренировочных брюк кунай, он медленно и осторожно разрезал верхнюю одежду Харуно, бросив ее в полную осколков и ядовитой кислоты раковину, оставив лишь розовый лифчик и небольшие шортики. Сначала вода, соприкасаясь с ожогами, приносила ещё большую боль, но потом стало легче, жгло нестерпимо, но чернота, от болевого шока заволакивающая взгляд, отступила.
Учиха вышел из душа и, осторожно обхватив Сакуру за талию ладонями, стараясь не зацепить её ран, поставил на пол рядом с собой. Покинув на минуту ванную, он вернулся назад с сухой одеждой в одной руке и аптечкой в другой. Первым делом Учиха дал Сакуре какой-то обезболивающий порошок. Стараясь не касаться ужасных бордово-красных ожогов, покрывшихся жуткими пузырями, наполненными какой-то жидкостью, мужчина внимательно осматривал кожу пострадавшей, оценивая ущерб. Несколько небольших пятен на груди и плечах, абсолютно ничего на лице, но обе руки от кончиков пальцев до локтей представляли собой ужасное зрелище. Осторожно смазав заживляющей мазью и перемотав раны чистыми бинтами, Саске протянул Харуно большую белую жилетку, расстёгивающуюся на груди, такую, которую будет легко снять и одеть, не задевая забинтованных рук. Сакура вытянула вперёд сначала правую, потом левую кисть, все еще прерывисто дыша и медленно роняя слезы, которых даже не замечала, позволяя мужчине облачить её, пока не застёгивая пуговицы.
— Сакура, я должен снять мокрую одежду и одеть сухое, ты же понимаешь? — спокойным, лишённым каких-либо эмоций голосом спросил мужчина. Она тихонько кивнула, опуская голову ниже, чтобы волосы скрыли лихорадочный румянец. Сев на корточки и сделав абсолютно нейтральное выражение лица, Саске стянул с неё мокрые чёрные шортики и белье, что было под ними, стараясь думать только о том, какую боль, должно быть, она испытывает. Заодно, взял в руки свои старые синие тренировочные штаны, оставшиеся ещё с детства и более-менее соответствующие размеру Сакуры, и осторожно одел их. Поднявшись, он развёл в стороны полы жилетки, нащупал ладонями застёжку розового девичьего лифчика и расстегнул её. Бретельки, чтобы не травмировать кожу рук, он просто разрезал. Откинув в сторону этот испорченный предмет гардероба девушки, он быстро запахнул безрукавку у неё на груди, стараясь не обращать внимания на её белую гладкость, и принялся внезапно ставшими непослушными пальцами застёгивать противные маленькие пуговички.
Саске чувствовал себя таким ничтожеством! Ведь он всегда говорил и делал то, что причиняло ей боль. Хотел спасти Сакуру, но разве не от него самого в первую очередь и стоило бы её спасти? "Наверно, приводить её в этот дом было не самой лучшей идеей», — запоздало подумал он, — «слишком много плохих воспоминаний». После всеобщего переодевания Учиха отвёл свою гостью на кухню и усадил на стул около стола. Пока он возился с ужином, Сакура попыталась использовать свою менее повреждённую левую руку для лечения правой. Чакра тонким зеленоватым свечением высвободилась из пальцев, но тут же погасла. Похоже, ладони все ещё были слишком покалечены для этого.
Девушка попросила стакан воды, так как знала, что людям с ожогами предписывается много пить, и Учиха медленно поил ее, осторожно смахивая прозрачные капельки, падающие на подбородок Сакуры.
Саске поставил на стол две тарелки, передвинув свой стул поближе к Харуно и медленно поднёс к её лицу рисовый шарик. Что-то невыносимо интимное есть в этом — когда мужчина кормит тебя с рук. И девушка доверчиво приняла то, что он ей предложил, медленно прожёвывая и глотая, стараясь пересилить чувство тошноты, рождаемое болью.
— А ты уже не такой ужасный повар, как раньше, Саске, — осторожно улыбнувшись, произнесла Сакура.
— Были хорошие учителя, — ответил он, поднося пальцы, которыми только что её кормил, ко рту и медленно их облизывая. И еле сдержал вздох облегчения, ведь если она еще способна шутить, значит, не все так плохо. Но и не так замечательно, как хотелось бы, Саске слишком хорошо понимал, что бутылка с кислотой, спрятанная подальше от глаз, оказалась в руках Сакуры не случайно. Неужели она хотела отомстить ему за то, что бросил ее когда-то? Или это еще один способ навредить себе, как тогда, в лесу? Ответы на мучившие его вопросы нужны были сейчас, незамедлительно, но Учиха много лет учился терпению, и сейчас этот навык использовал.
— Что будет дальше? — устало спросила Харуно, словно ответ и вовсе был ей неинтересен.
— Ты выздоровеешь. А пока это не произошло, позволь мне позаботиться о тебе.
— Похоже, «забота» — это новое слово в твоём словаре, не так ли?
— Как и многие другие, — загадочно ответил он, глядя куда-то вдаль. Возможно, когда-нибудь он будет готов сказать ей те слова, что она так от него ждет?